Узники и Слово Божие (беседы со священником и узниками)

Елена Трифонова

Для священника утешение – кающийся грешник

Тюремная миссия – одно из самых сложных, но и самых необходимых служений Русской Православной Церкви. Евангельские слова «Не здоровые, но больные имеют нужду во враче» понятны в местах лишения свободы, как нигде. Ибо с только страдания и поражённости человеческой природы, наверное, не сконцентрировано больше нигде. Протоиерей Евгений Старцев уже два года занимается православным окормлением ИК № 3 и как никто другой знает, насколько Слово Божие необходимо за колючей проволокой, какие перемены происходят с людьми, если их сердец касается Благодать Божия.

– Батюшка, по долгу своего служения вы общаетесь и с заключёнными, и с сотрудниками Службы исполнения наказаний. На ваш взгляд, какова основная проблема сегодняшней пенитенциарной системы?

– Самая большая проблема заключается в том, что у современной Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) практически исчерпан воспитательный ресурс. Советское время не было однозначным, и его можно критиковать бесконечно. Но тогда существовали хотя бы какие-то общенациональные нравственные нормы, которые никто не оспаривал. Сейчас иногда кажется, что такие нормы остались в прошлом, добро и зло перемешаны, и человеку порой невозможно разобраться «что такое хорошо и что такое плохо». Всё, что у нас осталось, живёт на тех традициях, которые мы унаследовали от православного общества.

К сожалению, государство сняло с себя попечение о воспитании человека. Оно решило, что нормы морали – это та область, которая находится вне его компетенции. И получается, что восстановление этических норм – это уже личное дело самих граждан. Мы сами должны настолько поднять актуальность этой проблемы, чтобы государство задумалось об этом и, может быть, со временем заняло более активную позицию.

– Церковь не так давно получила возможность вести проповедь в местах лишения свободы, и сейчас взаимодействие между Иркутской епархией и ГУ ФСИН только налаживается. Наверняка процесс это непростой и небыстрый. По вашим ощущениям, насколько востребован в тюрьме священник, насколько людям вообще нужно духовное окормление в местах лишения свободы?

– Когда церковь получила возможность проповеди в местах заключения, стало совершенно очевидно, что людям это крайне необходимо. Я всего два года занимаюсь этой работой, но уже понял, насколько она трудная и важная одновременно. Человек же, который попал в места лишения свободы, так или иначе, подводит итоги своей жизни. Он видит, к чему пришёл, и начинает задумываться о смысле жизни. Почти всегда он хочет изменить её к лучшему. Но у системы, в которую он попал, нет ответов на эти вопросы, как нет никаких воспитательных инструментов, кроме лишения человека свободы. Парадокс заключается в том, что структуры остались – воспитательные отделы, воспитатели, начальники отрядов, но в их работе никакого идейного наполнения нет. При всём желании им нечего предложить заключенным взамен той жизни, которую они вели на воле.

Система исполнения наказаний лишь делает то, что от неё требует государство. А воспитанием человека трудно заниматься от имени государства, которое к тому же еще не сформулировало свою национальную идею. Должен сказать, что в духовном окормлении нуждаются не только заключённые, но и люди, которые их охраняют и содержат. Все мы воцерковляемся только последние приблизительно двадцать лет, и  системе исполнения наказаний работают люди точно такие же, как и везде. То есть те, кто еще только на пути к Богу. Несмотря ни на что, сотрудники пенитенциарной системы выполняют очень важное дело – они сберегают людей, изолированных от общества. Изолируют от общества людей, часто удерживая их от новых бед, охраняют, принуждают к работе. Кто-то ведь должен этим заниматься. Но если люди, работающие в системе, сами не будут носителями этических норм, они останутся лишь исполнителями карательной функции, а не помощниками в деле сбережения людей. А этические нормы рождаются только в религиозной жизни, по-другому не бывает. Их даже придумать не получается. Коммунисты попробовали создать свой нравственный кодекс вне религиозной парадигмы, но всё равно скопировали заповеди. Поэтому мы надеемся, что и в самих сотрудниках системы произойдет возрождение религиозной жизни. А покарать 600 тысяч человек, которые сейчас сидят в российских тюрьмах, – это очень накладно. Это огромная система, по величине третья после армии и МВД. Непосредственно мне приходится окормлять колонию строгого режима, где люди часто заключены на 15–20 и более лет. Это немыслимые сроки, огромные. Такое впечатление складывается, что государство не может уничтожить человека физически после отмены смертной казни, но оно решило стереть его личность. За долгие годы заключения человек может полностью потерять себя. Сберечь себя и даже возрасти в духе можно, только став религиозным человеком.

– Уже есть какая-то приблизительная статистика по воцерковлению заключённых? Например, сколько человек из тысячи приходит к вере?

– На тысячу, может быть, несколько десятков человек. А это, между прочим, те же самые показатели, что и общероссийские. Хотя, казалось бы, невозможно сравнивать моральный уровень человека свободного и находящегося в узах. А к вере за колючей проволокой людей может прийти не меньше, чем на свободе, а иногда и больше. У нас в ИК-3 в общине около ста человек, регулярно исповедующихся и причащающихся. На Троицкую родительскую субботу было 33 причастника, это много. Не забывайте, что мы готовим людей к Причастию через исповедь, через говение. Человек должен проделать большую работу, чтобы причаститься. Представьте себе, с какого дна греховной жизни порой поднимается человек, какой огромный путь проходит! Мне кажется, тюрьма – это вообще русский андеграунд. Так себя называют некоторые творческие люди, но на самом деле это просто игра. Андеграунд – это тюрьма, где огромная концентрация человеческого страдания и поврежденности на квадратный метр. Сколько эти люди принесли бед и как сами страдают, даже сложно себе представить. Конечно, они страдают оттого, что лишены свободы. Но и муки совести есть абсолютно у всех: и у детей, и у взрослых, которые совершили тяжкие преступления. Люди, совершившие убийство, часто так мучаются, что моральное страдание для них гораздо хуже тюрьмы. Всех мучает совесть, поскольку грех и преступление противоестественны человеческой природе. Бывают люди зачерствелые, которые упираются во грехе, но проходит время, и они тоже приходят на покаяние. Иногда заключенные исповедуются в преступлениях, о которых правосудие ничего не знает. Благодать Божья настолько глубоко проникает в сердце человека, что он готов признаться в том, чего не знает суд человеческий. Я ими восхищаюсь в этот момент, честно говоря. Человек, который исправляет свою жизнь, – это огромная духовная радость. Для священника нет большего утешения, чем кающийся грешник. С Божией помощью с человеком может произойти полное преображение. Из человека, склонного ко греху, он может превратиться в человека, ищущего святости. Я знаю такие примеры, и их много. Конечно, в приходе много внутренних проблем, чисто человеческих. Людям приходится находиться в очень закрытом сообществе, что порой мешает жить простой, духовной жизнью. Тем не менее всё это варится в некоем духовном котле и дает очень хорошие результаты. Я не идеалист и ни в коем случае не хочу рисовать какие-то радужные картины. Я просто искренне рад, что есть у нас люди, ищущие духовного обновления, и таких людей много. А иного инструмента для этого, кроме религиозной жизни, не существует.

– Интересно, а сама система исполнения наказаний видит эффект от присутствия церкви в местах лишения свободы?

– По моим ощущениям, в последнее время система действительно начала понимать важность этой работы. Например, недавно введена должность помощника начальника ГУ ФСИН по работе с верующими, которую я сейчас и занимаю. В тех районах, где преобладает мусульманское население, эту должность занимают имамы. Например, у нас в Иркутской области 22 колонии и почти в каждой и них есть православный храм или молельная комната, более или менее крепкая община. То есть система начала реагировать, принимать сигналы извне. Надеюсь, что это начало большого пути и со временем тюремных капелланов станет больше, чем сейчас. При всех недостатках, которые свойственны современной системе, мы не должны её обличать. Напротив, нам нужно помочь, чтобы система стала эффективной с точки зрения сбережения людей. Конечно, можно занять позицию обличителей и борцов за права человека, как это делают многие правозащитники. Да, за права можно и нужно бороться. Но мы должны понимать, что люди, которых Господь на это место поставил, заняты крайне важным и ответственным трудом. Слава Богу, что система есть, она работает и она восприимчива к нашим сигналам. Если угодно, она начинает смотреть сама на себя.

– Священник, окормляющий заключенных, наверное, должен обладать какими-то особыми качествами? Это сложное служение с духовной точки зрения?

– Первое время, когда мое служение там только начиналось, я домой возвращался едва живой. Сейчас как-то полегче стало. Не знаю, может, я как-то адаптировался. Здесь ты попадаешь в мужскую среду, где люди жёсткие, с одной стороны. А с другой – они очень многого ждут от священника. Это в родном приходе бабушка простит священнику всё и со всеми его недостатками смирится. В местах заключения и в армии всё по-другому. В армии, если ты свой, то это навсегда. А в тюрьме иначе, отношения между людьми часто закручены в жуткую интригу, что невольно заставляет священника держать с людьми определенную дистанцию. Священник должен стать заключенным не другом, а духовным отцом. Других путей просто не существует. Мы не можем поддерживать криминальную субкультуру, разделять так называемые понятия. Но и чужим нельзя для них оставаться. Особенно тяжело приходится молодым священникам. Их тоже приходится отправлять на тюремное служение, потому что у нас большой дефицит священства. Но я знаю точно, что они набираются такого опыта, какой не приобретут нигде. Можно сказать, что год служения в колонии – это всё равно что 3 года службы в обычном приходе. Службы в тюремном храме идут не каждый день, но бывать там нужно постоянно. Если ты не общаешься с арестантами, не молишься с ними вместе, то духовное пространство, территорию, которую ты отмолил, отвоевал вчера, завтра займёт враг. Там людям такие искушения приходится преодолевать, что ни в сказке сказать ни пером описать. Конечно, им постоянно нужна помощь. Это очень сложная и глубокая жизнь, такая, что её даже сравнить не с чем.

– Когда вас Владыка благословил на это послушание, что Вы сделали первым делом, с чего начали?

– Первым делом начал читать литературу о тюрьме, арестантскую прозу русских классиков. Глубже всего эту тему раскрывает Достоевский в своих «Записках из мёртвого дома». Меня поразила та огромная разница между тем, что было до революции, и тем, что есть сегодня. Люди вроде бы те же, а этические нормы, по которым они живут в основной массе, уже другие. Достоевский свидетельствует, что священник посещал арестантов дважды в год – на Пасху и на Рождество. При этом общее духовное здоровье было таково, что с нынешним состоянием даже сравнивать нельзя. Теперь и на свободе редко встретишь такие отношения между людьми, как описывает Достоевский в своих заметках с каторги. Кроме всего прочего, произошла ужасная романтизация уголовного мира.

– В 1990-х годах мы все могли наблюдать настоящую криминальную революцию. Она ведь не могла пройти даром.

– Отчасти она стала итогом тех процессов, которые происходили в стране долгие 70 лет после революции 1917 года. В течение всего советского периода шла романтизация уголовного мира. Наверное, это связано с тем, что очень много людей оказалось в застенках, и понятие справедливости было попрано совсем, смешались добро и зло, белое, красное, чёрное. Духовное здоровье нации оказалось сломлено. Сегодня церковь делает всё, что может, для того, чтобы указать на источники чистой воды, которую человеку нужно пить, чтобы его духовное здоровье возродилось. А чистая вода, вода правды – это Благодать Божия, без которой человек не может жить. Весь остальной мир, и криминальный в том числе, предлагает человеку совсем иные напитки. Нужно отдавать себе отчёт в том, что криминальный мир сегодня настолько изощрён, что мы волей-неволей питаемся его продуктом. Его идеалы незаметно превратились в общенациональный фон. Возьмите хотя бы «Радио Шансон», которое звучит на улицах, из окон машин. Есть фестивали шансона, звёзды шансона, которые собирают большие залы. Ведь это настолько массовое явление, что уже включается в национальный культурный код.

– Сейчас разворачивается угроза криминализации детского сознания, которую несет движение АУЕ (арестантский уклад един). Может быть, уже вообще слишком поздно бить тревогу?

– Нет, ни в коем случае не поздно! Недавно под руководством Уполномоченного по защите прав ребёнка в Иркутской области проходила конференция, посвященная этой проблеме. Собрались специалисты из Читинской области, Бурятии и Приангарья, чтобы попытаться понять, что же происходит. Мне показалось, что удалось обобщить опыт работы всех участников, принять нужные решения, и со временем эта работа приведёт к хорошим результатам. Проблема эта была и раньше. Я сам рос в криминальном районе Улан-Удэ, где не говорили АУЕ, был другой сленг, но суть от этого не меняется. Просто сейчас эта субкультура приняла дополнительную смысловую нагрузку и в какой-то степени стала формой социального протеста против той безысходности, в которой оказались дети. В советское время мы не знали такой разобщенности, такого разрыва между богатыми и бедными. Все жили по одним этическим нормам. А сейчас происходит страшное расслоение. Мы получили депрессивные города и районы, которые оказались забытыми и брошенными государством. Не имея нормальных перспектив, дети стараются вырваться из окружающей серости вот таким способом. Им необходим какой-то социальный лифт, какая-то светлая перспектива, а этого нет. Если добавить к этому многовековую каторжную традицию, которая характерна для Сибири, то мы получим то, что имеем.

– В России помощь узникам считалась религиозной нормой. В Сибири, где было много каторжных, в том числе и беглых, в каждом деревенском доме были специальные полочки за воротами, куда хозяйка ставила молоко и кусок хлеба для путников. Полочка так и называлась – «бродяжка». Теперь помогать заключенным не принято, если только это не твой близкий человек. Отношение общества к узникам изменилось?

– Отношение общества изменилось кардинально, это правда. Заключённых в основном боятся. Мы стали другими людьми, нам стало свойственно жестокосердие. А ведь это качество никогда не было характерно для русского человека. Он во все времена старался угодить больше узнику, чем власти. К каторжнику всегда относились с сочувствием и теплотой. Но и сейчас помогают заключенным. И храмы на пожертвования строятся. Очень часто помогают те, кто уже отсидел. Чтобы мы стали лучше, должно пройти время. Вот сколько людей обратится к вере, настолько их прибавится в мире милосердия. У каждого из нас есть возможность проявить милосердие, каждый должен найти в себе для этого силы. Помоги нам в этом, Господи!

 

После беседы с протоиереем Евгением Старцевым, который духовно окормляет заключенных в Иркутской области, довелось побеседовать и с православными, вставшими на путь покаяния, на путь исправления своей судьбы в согласии с заповедями Божьими.

Узник Александр

Есть в Харлампиевской церкви алтарник, который приходит в храм строго по режиму. Каждое утро его привозят на спецмашине и каждый вечер увозят обратно. Но если из-за праздников или по другой причине он долго не появляется в храме, батюшка замечает, что у парня темнеют глаза и в них закрадывается тревога. Он точно знает, что человеку без церкви нельзя сохранить свою душу в целости. А в том месте, куда он должен возвращаться по вечерам, без веры трудно выжить даже физически. Детство Александра прошло в деревне в Пензенской области, где он родился и окончил школу. Единственный ребенок в семье, он не был обделён ни родительской заботой, ни вниманием. Всё давалось легко, и казалось, что жизнь расстилается перед тобой ковровой дорожкой, которая ведёт куда-то в светлое будущее. На поверку будущее оказалось каким-то слишком уж обыкновенным, прозаичным.

Отучившись в техникуме и отслужив в армии – во внутренних войсках, парень понял, что нормальную работу в родном посёлке не найти, и отправился искать счастья в чужие края. Впрочем, не то чтобы совсем далеко – уехал к знакомым в Подмосковье. Здесь с работой было получше, но требовался в основном неквалифицированный персонал. Пришлось поработать грузчиком, разнорабочим, строителем. Потом молодой человек попал в охранную фирму и здесь сошёлся, что называется, с дурной компанией. Компания превратилась в организованную группировку, если выражаться языком милицейских протоколов, и занялась вооружённым грабежом.

– В итоге я сам переступил эту грань, – говорит Александр. – Никто меня не тянул, не заставлял. Просто меня потянуло на это. Может быть, хотел себя проявить, доказать, что способен и на серьёзное дело. Отчасти и средства массовой информации отрицательно на нас действовали. Свою роль сыграла и зависть. Молодые мальчишки ездят на дорогущих машинах, которые они явно не заработали, а я чем хуже? Я же могу просто взять и отобрать эту машину.

Сначала грабили салоны с игровыми автоматами, потом и другие ночные заведения. Двое подельников и сами были игроками, просаживали «одноруким бандитам» немало денег. Поэтому иногда они сами себе казались почти что Робинами Гудами, которые борются с очевидным злом. Работать было уже не нужно. Но деньги, которые приходили легко, так же легко уходили в никуда, никому не принося пользы. Их спускали на рестораны и развлечения. Но сколько веревочке не виться, а конец будет. Через некоторое время на след группы вышли милиционеры. Александр понял, что с преступной деятельностью пора заканчивать или прекратить её хотя бы на время. Решение только укрепила встреча со старым знакомым, который работал в милиции. Он сразу посоветовал парню, за плечами которого была служба во внутренних войсках, подавать документы и поступать на службу в органы. Александр к тому времени понимал, что жизнь просто зашла в тупик. И эта жизнь его больше не устраивала. И тогда молодой человек решился: объявил подельникам о выходе из группы, хотя они приняли это в штыки. Подал документы, прошёл медкомиссию и неожиданно легко был зачислен в милицию.

– У меня никогда не было проблем с законом, – признаётся Александр. – Я всегда везде был на хорошем счету, в школе даже на доске почёта висел. Когда всё вскрылось, многие просто не могли поверить, что я занимался грабежом. Как человек может так пасть? Мне и самому это до конца непонятно.

Когда брали банду, Александр находился на курсах подготовки ГУ ВД Московской области. Его подельники совершили дерзкое преступление уже без него, и оно стало последним. Избили сотрудника милиции, похитив его табельное оружие. Началось очень серьёзное расследование, подтянули дополнительные силы, и банду очень быстро взяли. В милиции один из членов группировки быстро начал давать признательные показания и по другим эпизодам. Александра забрали прямо из учебного центра. В итоге двое подельников получили по 13 лет колонии общего режима, один – 15 лет. Его признали организатором, поскольку он был старше годами и уже имел условный срок. Для четвёртого парня земной срок уже закончился совсем, он умер в тюрьме. Оказавшись за решёткой, Александр в первый раз всерьёз задумался о жизни и смерти.

– На тот момент мне было 24 года, и была вероятность, что следующие 20 лет своей жизни я проведу в тюрьме. И у меня руки опустились. Я представил себе, что, выйдя на свободу в 44 года, могу не застать в живых родителей, у меня не будет друзей, да и сам я буду больным, беззубым стариком. Весь разврат и грех я вкусил, но радость так и не познал. Не создал семью, не было у меня нормальной работы, отношения с родителями могли быть и лучше, и ближе. Для чего я тогда родился и прожил свои 24 года?

Ответов не было. Не могли их дать ни книги по психологии, которые Александр начал читать, ни бывалые, опытные сокамерники. А вопросы копились и мучили, заставляя впадать в отчаяние. Наконец после перевода в очередную тюрьму у Александра произошла знаменательная встреча со священником, который там окормлял заключённых. Удивительное дело, но священник понимал, что происходит с Александром, лучше, чем сам молодой человек. При этом он говорил порой совсем нелицеприятные вещи.

– Однажды я сидел в камере и вдруг увидел на полочке стопку тоненьких книжек. Вытянул одну, а там написано: «Молитвослов для заключенных». Меня как будто кольнуло что-то: «Это же специально для меня». Открыл, начал читать, и душа затрепетала, почувствовала свою пищу. Словами не описать, как действует в человеке Благодать Божия.

Александр начал молиться, стараясь делать это тайком от сокамерников. И почувствовал, что из глубин души поднимается чистая, тихая радость. Душа стала возрождаться к жизни. Постепенно начал читать духовные книги, к которым почувствовал настоящий аппетит. Эти книги давали ответы на все его вопросы.

– Я испытывал такой духовный подъём, что готов был никогда не выходить из камеры, лишь бы Господь не оставлял меня. Настолько хорошо мне было. Со временем это состояние стало проходить, потому что грехами своими мы отталкиваем от себя Благодать Божию. Это было своеобразное преображение. В результате я начал понимать глубину своего падения, и мне стало стыдно. Надо честно сказать: до того, как я пришёл к вере, раскаяния за свои поступки я не испытывал даже в тюрьме. Может быть, только перед родителями было стыдно. Они же вкладывали в меня всё, что имели. Мама до сих пор спрашивает: «Ну как ты мог?» Потом родители приезжали на свидание, я попросил у них прощения, и мне стало гораздо легче.

Когда Александр ехал на суд, у него уже была большая надежда на Бога. Не было ни уныния, ни отчаяния, как раньше. Знал, что Господь не оставит, он везде с человеком. Как ни странно, появилось ощущение, что всё ещё впереди. Впереди оказались большая духовная работа, воцерковление и много удивительных подарков от Бога. Ну кто бы мог подумать, что через несколько лет, ещё отбывая тюремный срок, Александр будет стоять в алтаре большого храма в центре Иркутска и сослужать батюшке во время Литургии. А ведь это реальность. Был заключён договор с ГУ ФСИН, и некоторых заключённых из числа прихожан тюремного храма в ИК-3 перевели на работы в Харлампиевский храм. В число счастливцев попал и герой этого рассказа.

– Однажды, когда я уже в алтаре служил, один из отцов заметил, что я пребываю в каком-то унынии. А так и было. Я понимаю, что со мной произошло настоящее чудо: я стою в алтаре, в храме, а принять и поверить в это чудо не могу. Как будто Господь мне даёт, а я не беру и не могу даже порадоваться. Батюшка мне объяснил, что за долгие годы в тюрьме, а я уже 10 лет отсидел, человек разучивается радоваться. И я себя поймал на том, что я боюсь, что за радостью придёт какое-то горе. Вот обрадуешься, примешь это, а потом придётся с этим расставаться, и будет еще больнее. Вот и получается – не радуешься тому, что у тебя есть, а печалишься о том, чего нет. После этого разговора батюшка благословил читать Евангелие и молиться. И после этого радость начала ко мне приходить. По-другому начал смотреть на происходящее. Бывает так, что в связи с праздниками нас по нескольку дней не привозят на работы, и в тебе сразу что-то меняется. Без церкви человек начинает просто гаснуть. Когда мама приезжала ко мне на свидание, она сказала: «Сын, вот сейчас у тебя взгляд стал такой, как дома был».

После освобождения Александр мечтает поехать домой. Там родители, родственники, с которыми сохранились хорошие отношения. Мама ждёт, тем более что у неё один единственный сын. Мечтает создать свою семью.

– В любой камере, где бы я ни сидел, был человек, который молится, – рассказывает Александр. – Часто люди говорят: когда преступления совершали, не молились и о Боге не думали, а как посадили – сразу вспомнили. Может быть, внешне так всё и выглядит. Но я думаю теперь, если бы меня не посадили, может быть, я бы к Богу и не пришёл. Плыл по течению и думал, что так и надо. Может быть, в итоге мы бы замахнулись на более серьёзные деньги, и нас могли убить, или самим пришлось бы пойти на убийство. А главное, ты вроде всё понимаешь, а выбраться из этой трясины не можешь. Слава Богу, что нас Господь вовремя остановил. Сидя в камере, я вообще думал, что если вот сейчас передо мной распахнут двери и скажут: «Уходи», – я не пойду никуда. Настолько боялся, что, если окажусь в прежней обстановке, дрогну и вернусь к прежнему образу жизни.

Говоря так, Александр имеет в виду не криминал даже, а веселые компании, сигареты, алкоголь. Так легко вернуться к прежним привычкам, встретив старых друзей, например. Это потом со временем он бросил курить, перестал матом ругаться. Теперь даже дал обет трезвости. Ведь как хорошо быть трезвым и быть с Богом.

Узник Алексей

О своем тюремном прошлом многие стараются не рассказывать. Алексей иногда о своей жизни рассказывает. Не для того, чтобы потешить чьё-то любопытство, а лишь для того, чтобы на своём примере показать, какие чудеса совершает Господь с человеком. Преображение может произойти с каждым, и даже самый последний грешник способен возродиться к другой жизни. Ведь чудо преображения человеческой души – это самое главное чудо, которое только может произойти в этом мире.

Наметанный взгляд сразу увидит в Алексее церковного человека. В его жестах нет суеты и нервозности, а от внешнего облика исходит ощущение внутреннего покоя. Наверное, когда-то он был совсем другим, но теперь это сложно себе представить.

Алексей родился в Иркутске в 1979 году. Родители были высококвалифицированными инженерами, работали на руководящих должностях. Изо всех сил старались дать детям хорошее воспитание и образование. К сожалению, всё это не смогло уберечь сына от беды. Несмотря на то что в школе никогда не было проблем с учёбой, после 9 класса Алексей отправился в ПТУ. К концу учёбы пришло осознание, что нужно получать высшее образование. Но в течение года друг за другом умерли мать с отцом, и с учёбой как-то не задалось. Алексею в то время было 18, а младшему брату всего 14 лет. После армии подхватила и закружила в дурном хороводе совсем другая жизнь. Связался с компанией, начал употреблять наркотики, подсел на героин. Всё, что осталось от родителей, быстро утекло сквозь пальцы. Чтобы как-то остановиться, соскочить с героиновой зависимости, парень догадался сбежать из города – переехал в другое место и полностью поменял круг общения. Физическая зависимость прошла довольно быстро, а вот психологическая не отпускала ещё долго. Первый год почти каждую ночь снились шприц и наркотики.

Нельзя сказать, что без наркотиков началась нормальная, трезвая жизнь. Алексей заменил героин на алкоголь. Таким образом, избавившись от одной зависимости, тут же получил другую. «Если человек сам не хочет бросить, удержать его невозможно, – эту истину Алексей постиг на собственном опыте. – Я знаю людей, которые по 7-8 лет сидят в тюрьме и всё это время мечтают о том, как бы освободиться и уколоться».

Где наркотики и алкоголь, там и преступления. Мелкие кражи тянулись за парнем в течение всего этого времени. Сначала нужно было регулярно искать деньги на дозу, но очень быстро воровство просто стало образом жизни. А потом случилась пьяная драка, в которой был замешан и Алексей. В этой драке сильно пострадал один из участников и через некоторое время скончался.

– Меня посадили, – рассказывает Алексей. – Я потом много думал о произошедшем и понял, что, если бы меня не поймали, я бы, наверное, очень скоро закончил примерно так же, как этот парень. На тот момент мне исполнилось 25 лет, за спиной были две судимости с условными сроками. На этот раз всё было серьёзно, мне дали 10 лет лишения свободы, 8 из них я в итоге отсидел и вышел на свободу по УДО (условно-досрочное освобождение).

Так разворачивались события внешней жизни, которые легко пересказать. Труднее описать внутреннюю, потаённую жизнь человека, которая не всегда напрямую связана с внешними событиями. Но именно она в итоге оказывается гораздо важнее, чем жизнь внешняя.

Алексей крестился в подростковом возрасте, потому что одна гадалка сказала, что его «Бог не любит». Однако настоящий поиск Бога начался только в зоне.

– Как верно заметил один мой знакомый, зона – это «институт самокопания», – говорит Алексей. – Так оно и есть. Там начинаешь внутри себя копаться, поднимать какие-то внутренние пласты. Конечно, можно от этих мыслей убежать. Кто-то уходит в работу, кто-то находит другой способ уйти от самого себя. Но многие люди начинают задавать себе «правильные» вопросы, задумываются о смысле жизни. Мне очень нравится одна притча. Послушник спрашивает у старца: «Отче, скажи, отчего у людей столько проблем? Они не могут найти ответы на свои вопросы?» А старец отвечает: «Нет, они не могут найти вопросы, на которые стоит искать ответы».

Очень важно, чтобы в это время рядом с человеком оказался кто-то, кто поможет в поиске нужных ответов. В ИК-3, где отбывал наказание Алексей, как раз начиналось строительство православного храма. Настоятелем был назначен отец Феофан. При храме открылась воскресная школа, и Алексей записался в ученики.

– Наверное, год я ходил на занятия, прежде чем смог переступить порог храма, – вспоминает Алексей сегодня. – Как будто мне что-то мешало. К первой исповеди внутренне готовился, наверное, месяца четыре. А после исповеди со мной произошло настоящее чудо. До этого я несколько лет пытался бросить курить, но никак не получалось. Без сигареты начинал кашлять так, что просто лёгкие начинало выворачивать. После исповеди я решил не курить до Причастия и спокойно выдержал. Потом подумал: попробую не курить до Пасхи, как раз Великий Пост шёл. День провёл без сигареты совершенно спокойно, будто никогда не курил. Потом другой, третий… И тут до меня дошло: ведь это не я бросил, это Господь помог. Вот так 17 лет курил, много раз безрезультатно пробовал избавиться от этой зависимости, а с Божией помощью бросил в одночасье.

Так началось для Алексея воцерковление, которое полностью проходило в зоне. Суровые тюремные условия не только мешали, а может быть, даже способствовали этому процессу. В книге «Несвятые святые» есть рассказ архимандрита Иоанна Крестьянкина, в котором он говорит: «Ты не бойся идти в тюрьму. У меня никогда такой молитвы не было, как в одиночной камере». Алексей может подписаться под этими словами.

– Присутствие благодати Божией в тюрьме ощущается просто физически, это правда, – говорит он сегодня. – Шесть лет прошло после моего освобождения, и я могу сказать, что такого острого ощущения присутствия Божиего я больше не испытывал нигде. На воле постепенно это отходит, суета всё забивает. Там ты отрезан от общества, тебя ничто не связывает, есть время подумать.

«Тюрьма, в принципе, очень похожа на монастырь, – рассуждает Алексей. – Только в монастыре добровольная изоляция от мира, а тут принудительная». День начинался и заканчивался молитвенным правилом, которое заключённые читали самостоятельно. К обычным молитвам добавлялись акафисты, иногда читали обедницу. Служба в домовой церкви шла дважды в неделю. Братья организовали свой клирос, выучились петь сначала в унисон, а потом знающий человек поставил разноголосье.

– Столько лет прошло, но я и теперь Богу благодарен за то, что сидел, – говорит Алексей. – Как-то меня спросили, не жалею ли, что столько молодых лет в тюрьме потерял. Я ответил, что ничего не потерял, но многое приобрёл. Раньше, бывало, утром проснешься и чувствуешь внутри просто нестерпимое жжение. Сейчас только понимаю, что это совесть жгла. А тогда просто хотелось скорее чем-то этото заглушить, чтобы оно не мучило. Это и есть ад на земле. Ведь ад и рай начинаются ещё на земле, и третьего нам не дано.

После освобождения Алексей не планировал оставаться в Иркутске. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Знакомый, с которым собирались вместе заниматься сельским хозяйством в глухой деревне, умер незадолго до своего освобождения. Зато отец Филипп, окормлявший в последнее время ИК-3, предложил Алексею алтарничать в часовне на Синюшиной Горе. Алексей решил, что на то есть Воля Божия, и согласился. Несколько лет назад отец Филипп был переведён в Братскую епархию, а Алексей остался на прежнем месте. Алтарничает, выполняет обязанности чтеца. А ещё занимается строительством, учится на заочном отделении религиоведческого факультета ИГУ. Говорит, учиться интересно, вот только времени не хватает катастрофически. Но супруга поддерживает хорошее начинание, говорит: «Раз уж взялся за дело, доведи до конца».

А часовня стала слишком маленькой для окрепшего прихода. Теперь под руководством отца Алексея Подлосинского на Синюшиной Горе строится большой храм во имя Двенадцати Апостолов.

– Тюремное служение – это очень важная миссия, – говорит Алексей. – Даже если из тысячи несколько человек пришли в храм и остались, это уже большое дело. Знаю одного человека, который после освобождения был старостой в храме. А недавно принял монашеский постриг. Многие продолжают ходить в храм и в миру. Духовный стержень, который был заложен, сохраняется у человека навсегда. Как сказал апостол Пётр: «Господи, у тебя глаголы вечной жизни, куда нам идти?» Так и нам некуда идти из церкви. Без храма, без причастия человек долго не может. Физически начинаешь ощущать, что благодать отходит и ты становишься хуже, начинаешь гневаться, раздражаться. Благодать Божия – нечто такое, ради чего многие люди и в пустыню уходят или монашество принимают. Конечно, в миру её трудно сохранять, нужно постоянно исповедоваться и причащаться. Многое не получается теперь, и, как представишь, что после смерти за все свои грехи отвечать перед Богом придётся, становится страшно. Зато жить с Богом не страшно. Я и раньше оптимистом был, а когда к вере пришёл, для меня вообще всё стало просто. Хотя, конечно, мир непрост, жизнь штука сложная. Но, когда ты в мире с Богом живёшь, уповаешь на Него, всё кажется легко.

«Иркутский кремль» № 1(16) 2017